Юная копировщица

К 16 годам жизнь представлялась мне сплошной чередой неприятностей, и лишь природный оптимизм, доставшийся от кого-то из предков, еще сохранял лучик надежды, что все еще может измениться. Кто подарил мне эту способность надеяться и вдохновляться одной лишь этой хрупкой, мерцающей вдалеке надежде, я не задумывалась.

Да даже если задумалась бы, вряд ли смогла найти конкретного предка. При ближайшем рассмотрении, никто из них не подходил на роль идеального оптимиста. У все моих предков была масса проблем и даже трагедий по жизни. Да и как иначе: ближайшие бабушки и дедушки жили в период революции и отечественной войны, а что было до этого – рассказывать почему-то было не принято. А жаль. «Очень жаль»- скажу я себе  много позже, уже будучи сама бабушкой.

А сейчас я мысленно прощалась с городом, не ставшим  горячо любимым, а просто выполнившим свою роль – очередной стартовой площадки по жизни. Хотя в первый раз этот город не отпустил девчонку в свободное плавание, когда я осуществила свою дерзкую мечту покорить столицу. Потерпев фиаско, пришлось вернуться обратно, «поджав хвост», будто побитая собака, навсегда проглотив обиду и неуверенность в себе.

Это была тяжелая потеря, удар судьбы, с которым разбираться приходилось очень долго. С тем и жила все дальнейшие годы – в неоднократных попытках доказать что-то миру, знакомым, в первую очередь отцу, который с торжествующим злорадством встретил мое возвращение, давая понять, что он ожидал такого исхода.

Это событие стало поворотным, будто злой стрелочник повернул ручку и судьба пошла совсем по другим рельсам, пронося мимо незнакомых людей, предлагая не самые приятные события. Посему приходилось перестраиваться, встраиваться быстро и без оглядки. Готовиться было некогда. Теперь я жила в страхе не успеть.

Что именно нужно было успеть, представлялось с трудом, но стремление бежать и действовать, а не стоять на месте, стало главным двигателем. «Действуй, а потом разберемся» — стало моим девизом. Потому появлялись странные люди в окружении, попадала в необычные ситуации, соглашалась на странные виды работ.

Но все это будет чуть позже, когда город моей юности Заволжье останется в прошлом, не вызывая совершенно никакой ностальгии и не дергая за ниточки памяти. Видимо, рубец душевной боли оставил сильный след, касаться которого не хотелось очень и очень долго.

А пока я покорно прилепилась к родителям, ощущая всю неумолимую власть взрослых над моей судьбой и отныне для решения каких-то серьезных проблем вынуждена была обращаться только к ним. Это тоже не радовало, но свой опыт принятия решений и печальный итог этого, были слишком наглядным примером – как делать не нужно. Осталось твердое убеждение: сама я ничего не смогу, кроме ошибок.

И так же уныло-обреченно согласилась начать работать копировщицей на единственном в городе крупном предприятии – Моторном заводе, где отец служил в парткоме и смог устроить меня «по блату», ибо без стажа работы вряд ли взяли бы.  Отец «облагодетельствовал», и этот факт еще больше напоминал о собственной беспомощности и холод в отношениях продолжал сохраняться.

Чтобы меньше обращать внимания на отношения в семье, где я вынуждена была находиться, я со всей нерастраченной страстью погружалась в работу и отношения в моем первом коллективе конструкторского отдела. Страсти хватило и на то, чтобы вдохнуть любовь в утомительную и кропотливую работу, требующую большой внимательности, и на концентрацию внимания.

Копировщица – младший сотрудник в цепочке отдела. В обязанности входило делать копии чертежей, перенося на большие листы кальки исправления и дополнения, которые делались инженерами на чертежах-исходниках.

Основной инструмент – рейсфедер с острым наконечником, больше похожем на клюв птицы, куда перышком ручки нужно было набрать тушь из пузырька, после чего закрутить винтик, чтобы «клюв» сжался до нужного размера и тогда смог выдавать необходимую толщину линию на чертеже. Тонкость работы заключалась в том, что линии были разные по толщине, их нельзя было путать. Приходилось приспосабливаться, но смекалка и подсказки коллег копировщиц со стажем помогли выработать технологию, чтобы делать быстро и аккуратно.

Для этого сначала вычерчивались все линии толстого размера, потом средние, и напоследок нужно было разыскать среди всех этих линий самые тонкие, что обозначали размеры деталей. К этим тонким, почти с волосок, линиям, нужно было рисовать цифры. Вырисовывать цифры сначала нужно было научиться на отдельном листочке кальки, чтобы они были аккуратными, хотя и мелкими, но узнаваемыми.

Старшие копировщицы объяснили, что циферки эти очень важны, потому что по ним рабочие потом будут делать деталь, отмеряя нужный отрезок металла, и если ты ошибешься, то получится брак. Рассказ о последствиях нарисованной тобой цифры, привел меня в замешательство и волнение от ответственности. С тех пор работа с чертежами не казалась монотонной, я начала видеть в ней важность. А потом и вовсе начала играть, придумывая разные ходы в технологии внешне примитивной работы.

Например, я попросила выдать мне еще дополнительно пару рейсфедеров и заправляла тушью каждый из них на свою толщину линии. Теперь, закончив выполнение толстых линий, я сразу же брала следующий инструмент, который уже лежал с «полным клювом» черной туши и сразу приступала к выполнению следующих линий.

Дело  пошло быстрее и это радовало: я уже не отставала в своей норме выдаваемых кАлек (профессиональный термин, а не калЕки – больные люди). Кальки – это копии бумажных чертежей с новыми дополнениями.

Появлялись и курьезы. Когда в стремлении делать свою часть работы быстрее, заправляя для этого сразу три рейсфедера, бережно выкладывая их в рядок на краешке плоскости стола, вдруг обнаруживалось, что в последнем в очереди, тушь уже подсыхала и не выдавала нужной ровной линии, а вместо нее шли рваные. Такие линии считались браком, перечертить линию поверху – очень сложно, ведь она становилась толще, и это уже переводило ее в другую категорию и чертеж путался.

Тогда нужно было срочно бежать в туалет и вычищать носик рейсфедера под струей воды, потом подсушить, чтобы не осталось даже капельки, иначе тушь будет не черного, а серого цвета, и работу придется перечерчивать. Черные линии на кальке требовались на копировальных аппаратов, в которые кальки загружались, а потом делались копии для целой партии чертежей, а они уже раздавались по участкам завода, где выпускались детали для моторов.

Случались и грустные истории с этими чертежами. Это случилось, когда копировщиц стали пересаживать работать за кульманами. До этого они работали за обычными столами, это было очень утомительно, потому что приходилось сильно наклоняться над столом, чтобы рассмотреть через кальку нужную линию на бумажном чертеже, потом долго сидеть в напряженной позе, когда вытягиваешь линию вдоль линейки, напрягая зрение, чтобы видеть толщину линии и следить, когда заканчивается тушь и нужно сменить рейсфедер на следующий.

Копировщицы придумывали себе приспособления, чтобы облегчить работу: под один край чертежной доски укладывались доски или бруски, чтобы приподнять один край и создать уклон – так было лучше видно поверхность листа и зрение меньше напрягалось, шея меньше уставала.

А вот когда на заводе появились дополнительные кульманы, часть копировщиц пересела работать за них. С этим красивым аппаратом работать было удобнее, потому что его доска могла поворачиваться под нужным тебе углом наклона. Но вот если ты случайно забыла один из рейсфедеров на его плоскости, а потом решила повернуть доску кульмана, то рейсфедер катился вниз по чертежу, оставляя за собой дорожку из черных брызг или ненужных линий. Это было катастрофой.

Хорошо, если чертеж еще только начат, тогда калька снималась и работа начиналась по-новой. Но бывало и так, что чертеж уже выполнен практически полностью, на него ушло уже 2 рабочих дня, и его очень ждут в цеху, перечерчивать нет времени. Тогда в дело вступала самая опытная копировщица и показывала мастерство: лезвием бритвы она могла соскоблить ненужные линии, а потом ноготком отполировать лист, чтобы не оставалось лохматых следов.

Это действие казалось мне магическим и я, конечно же, захотела его освоить. В редкие паузы, когда не было работы, я тренировалась в управлении лезвием и вскоре смогла устранять погрешности с каплями туши весьма ловко.

Вычерчивая очередную линию, я  представляла мужчин и женщин, которые получали чертежи, созданные с ее участием, и испытывала чувство гордости за то, что тоже внесла свой вклад в это дело.